«...А когда раздался звонок в дверь, все заметались по квартире, стали заламывать руки и громко причитать. Хозяйка то начинала собирать теплые вещи, то усаживалась на стул посреди комнаты истуканоподобно и бесцелесообразно...

– Вечер добрый, хозяюшка, – Гриня-ветеран всегда воспринимает действительное за желаемое. – Николай Гаврилович уже одюжал? Что во двор не выходит с друзьями повидаться, козла-другого забить? А то ведь козлов развелось... – и смеется мажорно.

Папа переполошенно смотрит на дядю Ивана, тот пожимает плечами – раз, другой, словно пробует проклевывающиеся крылья.»

«...Каменный старик сидел на стуле неестественно прямо, запрокинув голову, прицелившись наконечником кадыка в возбужденные лица. Его рука уже намертво сжимала поводок; несколько позаброшенного вида пес то утробно подвывал, то, дыбя шерсть, бросался на работников санитарной службы. Белохалатники боязливо отскакивали, отмахивались топорами, так и не решаясь приступить к своей работе. Это могло бы продолжаться до морковина заговенья, но поводок лопнул, пес налетел на заборчик, перепрыгнул и скрылся в забурлившей толпе.

– Миколка, давай! – облегченно, едва не радостно, выпалил старший службы.»

«...– Скажите, господин Наставник, – Андрей смотрит светло, – как вы думаете, зачем Бог спроворил такое... устройство – «Свинцовый дирижабль»? Чтобы помочь людям найти свои корни?

– Да нет же, нет, нет! Бог – не Творец, Он, скорее... Издатель. Сами понимаете – Издатель не несет ответственности за... Он только дает возможность. А придумывают всё люди...»

«...– Что вы все смотрите на меня, словно призрака увидели? – как-то уж очень громко и отчаянно улыбнулся пришедший.

Даже глохнущий костер зашевелился. А о людях и говорить нечего (зачем о них говорить?) – загудели, запылали. Но каждый на свой салтык: Гриня принялся знамениями осенять пространство вокруг себя, да так неистово рукой взмахивал, будто вбивал гвозди в ту самую перекладину; Госпожа Удача старческими руками обвила Малютку; а вьетнамец сощурил глаза (хоть звучит это неправдоподобно), по-змеиному задвигал головой и вдруг выпалил:

– Привет, буфет!»

«...В бескрайней стране Междустрочья меня всегда манили целинные земли семиотики и бездонные озера мениппей. Сейчас я почти убежден, что любой текст, независимо от воли автора-творца, имеет свой сакральный смысл – порой печальный, порой безумный (как, впрочем, и окружающая нас действительность).»