ОВЕЩЕСТВЛЕНИЕ ГЕРОЯ

Магическая повесть

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 1, в которой мы застаем Героя за путеводителем и узнаём, что раздвоение личности толкает его на поиски своего двойника; буйный поток раздвоенного сознания позволяет лишь догадываться о детстве Героя, но шрамы на его лице говорят о многом; попутно кто-то выключает свет.

Глава 2, в которой Герой смотрит в зеркало, но не видит своего отражения; ему хочется разбить ненавистное зеркало, но он понимает, что это ни к чему не приведет – ведь все дело в том, что он хочет увидеть.

Глава 3, в которой открыто появляется двойник Героя в компании каких-то неженатых воинов, но все они говорят – каждый о своем; Герою ясно, что до собственного осознания еще далеко.

Глава 4, в которой двойник пытается все запутать, выдавая себя за Героя, но его подлинная сущность выползает наружу, как змея из отжившей кожи.

Глава 5, в которой Герой вместе с двойником смотрят спортивный матч с трибуны стадиона, и похоже, что «Небесные быки», на которых поставил двойник, должны победить.

Глава 6, в которой Герой встречается с выдающимся заклинателем и тот рассказывает ему, как можно преодолеть двойника.

Глава 7, самая незаметная и почти что невидимая, но, тем не менее, очень важная – она позволяет увидеть Героя даже там, где его вещественно нет.

Глава 8, в которой Герой начинает вспоминать свое прошлое и понимать побудительные мотивы появления двойника; как ни странно – дело вовсе не в «тяжелом детстве».

Глава 9, в которой ложные воспоминания детства приходят к своему логическому концу и навсегда останавливаются.

Глава 10, в которой Герой заставляет своего двойника изображать «живые картинки», подтверждая тем самым свою целостность; перекусив перед сном, укладывается спать, но даже в полной темноте листает путеводитель; зачем?..

КОЛЛЕКЦИОНЕР

Монолог мечтателя

Знаю, знаю, что вы сейчас спросите! По глазам вашим читаю. А в этом деле я – хе-хе... – сами понимаете... Хвастать не буду... А посему не спрашивайте, а слушайте. Подлинного коллекционера от подлеца-собирателя отличает... нет, не вера, хотя и похоже... а мера! Sic! Точнее даже – чувство ее. Коллекционер должен быть в меру чувствительным, иначе ведь и не соберешь ничего... С другой стороны, собиратель неразборчив – и то ему хорошо, и сё подходит, нагребет всякой дряни... с поволокой... по полочкам разложит, а это, знаете ли, разлагает вкус и восприятие. Истая коллекция должна быть бессистемной. Как Творение.

Не согласны? Согласны? А...

И второй ваш вопрос прочитываю с легкостью. Всю свою жизнь собираю. От младых ногтей, с которых начинал, но что такое ногти? Так, чешуйки блеклые... Ни уму, ни сердцу. В них жизни мало. И от жизни, конечно, тоже. В наше время только невежды могут собирать ногти.

То ли дело вежды, буркалы мои ненаглядные! Очень радостно, что вы интересуетесь. Покажу, конечно, покажу. Самому не терпится, хоть и назубок каждую ресничку знаю.

Тэ-эк... С чего начать? Вот, полюбуйтесь, в этом синеньком альбомчике прелюбопытные экспонаты. Видите? По всем правилам засушены, все цвета сохранились. Сбоку, отсюда, сбоку посмотрите. Ну? Уловили взгляд? Вот то-то! Ради этого и живу. Что? Ведомо, как живой, по всем правилам готовим. Не то что горе-собиратели: трах-бах между страниц – и готово. Глядят потом и сами дивуются – то ли глаза, то ли тараканы раздавленные...

Эти две пары похожи? На третьей странице? Голубенькие? Вы полагаете? Вот и ошибаетесь, любезный. Справа – мужские, слева – девичьи. Вас, молодой друг, больше интересуют пышные формы и содержание их... хе-хе... Ведь верно? Ведь правильно? А мне, старичку, и за глаза подержаться в радость. Посему и различие нутром чувствую.

Голубенькие... Помню, помню ее, красавицу. Уж как плакала-убивалась. Быть бедам, быть худу, – все твердила, а я помог ей, горемычной. Не плачь, голубушка, – говорю, – слезы – что вода морская. Оченно они оченьки разъедают и колера вымывают. А она: «Вы... мы... вас...» – и слова сказать не может. Я-то знал – детеночек у нее шибко болел, понять можно. Вот, – подаю, – денежки. Большие денежки, пересчитай, милая, пока глазоньки при тебе. А она вдруг давай домой рваться – на детку в последний разок наглядеться, – просит. Уволь, говорю, голубушка, не жизни лишать же тебя ладят. «Будь она неладна», – шепчет. Я: с такими денежками и слепенькой прекрасно устроишься. И для дитяти лучше – чаще будешь пальчиками прикасать к ей. А разве есть в свете нечто, рук материнских нежнее? То-то... Хотя, как слышал, детеночек ее все равно помер.

Справа мужские... Совсем юный парнишечка, вроде вас. Музыкант-виртуоз, с закрытыми глазами на рояле выстукивал. Очень, очень хотел приобрести стереофонический проигрыватель. И не проиграл – сейчас, поди, симфонии слушает, наслаждение от жизни получает. А слепым, так говорят, и Гомер был, и ничего – не умер. Поверьте мне, слепота – не порок. Зато все эти глазенапы нас с вами переживут, в будущее посмотрят! Как живые? Почему – «как»? Это беда-собиратели по мертвякам работают, на дешевку зарятся. То разве глаза? Плевки в искусство, да и только. Коллекция – вот она, в шкафчиках. Подайте-ка, со второй полочки. Серенький. Листаете? Интересно? Это все детские глазки. Правда, премилые? В душу, можно сказать, заглядывают. По-разному они заглянули сюда. И бедность, и жадность, и всяко... А то есть негодяи – детей крадут и приводят... Конфетки им сулят... Не люблю я таких и плачу им меньше, чем другим. Красть грешно...

Что, Петрович? Все готово, говоришь? Сейчас, сейчас. Мы тут увлеклись, а еще и не рассчитались даже. Вот, пожалуйста, гонорарчик ваш, компенсация, хе-хе... Весьма недурная. Не согласны? Согласны? А...

И не волнуйтесь, все будет в лучшем виде. Прощайте. Петрович вас после всего немного проведет.

...Глазоньки-гляделочки, глазоньки-гляделочки...

...Петрович? Рассказывай скорее, какие они? Так... Так... Прекрасный экспонатик. А реснички длинные? Не очень... Жаль. Куда бы их? Ну-ка, возьми верхний, в коленкоре. На первой странице, рядом с глазами Инанны, справа от глаза Грай. Приладил? Говори, Петрович, красиво? Честно, красиво? Ух, как будто сам все вижу... Спасибо, Петрович, спасибо. Зови следующего.

АНАТОМИЧЕСКИЙ ТЕАТР МИНИАТЮР

Седьмая печать

Бракоразвод отмечали в морге. Присутствовала в этом и житейская метафора, и туга преодолеть заведенный, как часы, порядок, но, в первую очередь, место это благоприятствовало прохладой. Жара была несусветная, даже вечером, когда и газовый свет чреват солнечными ударами. Бессменный сторож Ут тихо подремывал на шатких ступеньках своего царства, поджидал гостей, хотя не он был хозяином и не он заказывал музыку.

Слушайте!

Спившиеся музыканты играют душевно и искренне, словно на собственных похоронах, каждый раз, каждый час загадывая – сколько еще оставила костлявая кукушка из времени своим безродным деткам... Покойное место быстро наполнилось беспорядочными голосами, и хозяин – штатный патологоанатом и друг экс-мужа – с преувеличенным радушием распахнул дверь, широкой жестью обитую, и пригласил гостей войти.

– Добро пожаловать в наш загородный театр! Он не Академический, хотя здесь бывают и академики, но он – Анатомический. А это – театральный садовник Ут, прошу и любить, и жаловать, ярый анатом! Потому что немой, а на том и стоит!

Ут (лет пятьдесят) неуклюже топтался на одном месте и всячески уклонялся от отутюженных рукопожатий, на что, впрочем, никто не обращал особого внимания. Приглашенные понемногу остывали в прохладительной атмосфере мертвецкой. Их было немного, в смысле – гостей, их пугливое любопытство отражалось в бесконечном кафеле стен, перекатывалось на низкий потолок грубой побелки с ионизирующими лампами, скользило по цинковой глади стола в центре зала. Столы у стен почти все были прикрыты большими клеенками цвета обескровленных десен. Дверь справа да винтовая лесенка слева – вот и все декорации.

– Н-да... Веселенькая позиция... – протянул Первый Любовник.

Конечно, хронологически, если судить строго и беспристрастно, он был далеко не первым, но, как и все военные люди, безапелляционно претендовал на это амплуа. В свои не-так-много лет он командовал ротой (о чем с гордостью поведывал всем и вся), развод любовницы воспринял восторженно и даже припас по такому случаю подарочек.

Но здесь, сейчас, держа даму под локоть, он мысленно направил ей несколько армейской закалки слов. Действительно – отмечать развод в одной компании с бывшим мужем, да еще и в морге. Черт знает что!

– Я думаю, что белых тапочек на нас всех тут не наберется, так что позвольте остаться в верхней обуви? – галантно, с вопросительной интонацией сострил Первый Любовник.

– Полноте! Чувствуйте себя как дома! – барским тоном разрешил Хозяин.

И гости задвигались, обступили центральный стол; зашуршала разворачиваемая бумага, заскрипел консервный нож, зазвякали бутылки, зацокали стаканы. Хозяин с Первым Любовником несли винтовые табуреты, Муж с Арлекино нарезали хлеб и колбасу; Жена оценивающе разглядывала Джульетту и выкладывала из стеклянной банки домашние голубцы в мисочку, а Джульетта мастерила незатейливый винегрет и часто вытирала руки о собственный носовой платок. Пьеро пересчитал вилки, потом табуреты, после – стаканы, затем еще что-то.

Только Ут сидел у стены на низенькой скамеечке и смотрел.

Слушайте!

– Прошу к столу, – торжественно пригласил Муж и, когда все расселись, обратился к патологоанатому, кивнув на бутылки: – Покажи-ка свое мастерство – приступай к вскрытию!

– Приступаю, – с готовностью отозвался Хозяин.

Разлили по стаканам водку, скверное крепленое вино (дамам) и пригорюнились. Так всегда бывает поначалу, до первого выпитого стакана.

– А Уту? – охнул Арлекин, поднес полный стакан садовнику и знаками изобразил предвкушаемое удовольствие. Тот смотрел понимающе.

Первый тост не выплевывался – слова застревали в зубах (не помогла бы и зубочистка), но, как обычно, выручил Арлекин:

– За знакомство! – взмах руки в сторону прикрытых столов у стен.

* * *

– Не-ет, – упорствовал Первый Любовник, – ты слушай сюда. Он копается в потрохах, а потому о жизни рассуждать не смей! Вот я – команду-ю-щий ротой. Ро-о-отой! Ротмистр, по-старому. Все хлопцы молодые, здоровые, как жеребцы. И никаких проблем! Взгляд Пьеро отмокал в недопитом стакане, что не придавало ему крепости.

– Но ведь по своей сути жизнь бессмысленна, – неуверенно возражал он.

– Чушь собачью ты городишь, – ловко парировал Первый Любовник, отрывисто отрыгнул и пояснил: – Благородная отрыжка. Давай, наливай. Ну, потрошитель, за тебя. И не обижайся, я – человек прямой, без выпендросов.

Немного закусили.

– Мы хоть и не режем по живому, но правду жизни можем поведать. Ко примеру, был тут у нас один клиент. При жизни – толстовец, не убий, не сожри, все вегетарианствовал. Стали мы его работать, а в нем – солитер два метра ростом. Поясню. Солитер заводится, если много свинины потреблять. Еле справились мы с тем солитером – такой здоровенный и живучий. Он у нас в десятилитровой банке заспиртован. Пойдем, посмотрим?

– Не надо, – в два голоса пискнули дамы.

– Вот водка закончится, тогда и к заспиртованному перейдем, – рассудительно заметил Первый Любовник. – Кстати, у меня на зоне похожий случай был.

Но случай не прозвучал – Джульетта кивнула Хозяину и осторожно перевела взгляд в сторону Ута:

– Почему его зовут – Ут и почему он – садовник?

– Видишь ли, – растекся Хозяин, – всякий немой твердит свое. Один, скажем, «Му-му», другой – «Ут». А садовник он потому...

– Потому что здесь и есть сад, – заговорил вдруг Пьеро, – сад душ. Садовник следит за землей – за телами, а души цветут ядом...

– Ядом? – приподнял брови Первый Любовник.

– Ну в смысле, вокуг... – в волнении Пьеро произнес слова с невыговариваемым им «эр» и теперь страдал от двусмысленности.

– Вокруг и рядом... Это точно, – закивал Муж, разливая. – На этой горе бессмертных мы-то живы...

– И этим нужно немедленно воспользоваться, – поддержал Арлекин.

Подзакусили. Кто чем. Жена, например, достала из сумочки кедровую шишку и принялась самозабвенно грызть орешки. Первый Любовник растрогался:

– Ну чисто белочка... Хрум-хрум...

Глаза его чуть-чуть раздвинулись, словно давая место умилению. Зато Пьеро злобно прошептал Мужу: «Тоже мне, хум-баба...» А «хум-баба» знай свое – хрум да хрум...

– Смотри, зубы не поломай, – с преувеличенной заботливостью проговорил Муж.

А Хозяин вдруг заржал:

– Да чего там! Дареному, как говорится...

– Попрошу без формулярностей! – приосанился Первый Любовник.

Что ни говорите, а военная выправка хорошо видна на разводе...

– Я к тому, что это сейчас не проблема. Про пересадку зубов слышали? А доноров у нас – хоть отпевай. Любые зубки подобрать можно.

Слушайте!

Хрум-хрум...

* * *

– Ладно, в-ротмистр, – икнул Хозяин и неизвестно от чего отмахнулся, – ты мне скажи – у тебя на зоне бандюков много?

– Это военная тайна и разглашению не подлежит, – строго сказал ротный. – А вообще хватает. Похоже, что он даже что-то подсчитывал в уме, потому что на его лице явно проступила мысль (словно жирное пятно на белоснежном платье).

– У меня тут тоже есть один. Вчера прибыл. Из банды Лугаля.

Старобрачная «хум-баба» приподняла ощипанные бровки:

– Это тот «авторитет», который что-то там «держит»?

– Во-во. Точные сведения. Так вот, один из сынков Лугаль-банды пополнил собой, как у нас говорят, «царский список»...

– Ура! – пьяненько воскликнул Арлекин.

– Вон на том столе, – продолжил Хозяин, – где цветок лежит.

Посмотрели на цветок. Удивились.

– И от кого цветок? – поинтересовалась Джульетта.

– От друзей... по несчастью! – четко выговорил Арлекин и вновь прикрыл веки.

– Да нет, это ему садовник «подарил». А за что – не узнаем, оба немые.

Поглазели на Ута. А тот внимательно смотрел на говорившего Пьеро. Им было тесновато на маленькой скамеечке, но, похоже, общий язык они нашли и прекрасно понимали друг друга.

– Еще по соточке? За упокой, так сказать... – радостно блестя глазами, Первый Любовник приподнял бутылку.

– На посошок, разве что, – согласился Муж.

– Ты посошок свой не дрочи, – строго возразил Первый Любовник. – Куда спешишь? Хорошо сидим... В морге... Ладно, что не лежим, Щорс побери!

– Командир роты головастиков при раковом корпусе... – пробормотал вдруг приочнувшийся Арлекин, поднялся и, как-то боком, засеменил в угол моргового помещения.

– Э-э! – заволновался Хозяин. – Ты там «клиентов», смотри, не потревожь!

– Да черт с ними! – Первый Любовник поспешно разлил остатки водки, «освежил» недопитые стаканы дам и сообщил: – Хоть и будет завтра голова – бо-бовое зернышко, а пить надо. Выпили. Как-то брезгливо закусили, инерционно.

– Относительно головы, – тщательно пережевывал пищу Хозяин и так же тщательно выговаривал слова, – а ты не кодировался от похмелья?

– Как это? – по-детски искренне удивился Первый Любовник.

– Очень просто. Если кодируются от причины, то почему бы не закодироваться от следствия? Наука на месте не топчется. Я и сам умею это проделывать.

– Так что же ты до сих пор молчал, как говно в проруби?! – заволновался Первый Любовник и решительно отстранил поглаживающую руку Хум-бабы. – Я с детства, можно сказать, страдаю этим, а он тут... Хозяин промокнул губы обрывком оберточной бумаги и пошевелил ладонями – подымайся, мол. Первый Любовник неуклюже вытянулся в свой полный рост.

Но кодирование не свершилось – отвлек Арлекин. Его бормотание незаметно переросло в довольно-таки громкие выкрикивания. Уже несколько минут он нескладным циркулем вышагивал вокруг углового стола, покрытого клеенкой. По форме клеенки угадывался небольшой трупик, свернувшийся калачиком.

– Да! Мое дитя! – истерично восклицал Арлекин. – На санках ни разу не покатал! Вот, говорю, санки, скоро снег выпадет, покатаемся! И не покатались...

Муж быстро объяснил:

– Ребенок у него в прошлом году умер, да еще и жена слепая, в смысле – без глаз... – подошел к Арлекину, обнял за плечи.

– Цирк! Цирк! – стрекотал невесть как забредший сюда сверчок.

– А такой с виду веселый... – погрустнел Первый Любовник.

– Ладно, ладно! – захлопал Хозяин. – Кодироваться будем или как?

Ротный все косил в угол, но желание навсегда избавиться от пагубного следствия превозмогло все прочие чувства. Он встрепенулся и прошептал:

– Давай!..

Хозяин размеренно пропассовал ладонями близ лица подопытного:

– Учти, кодовое слово для тебя смысла не имеет... Оно воздействует на надсознание... Отныне и присно... – и вдруг визгливо выкрикнул: – Гильгамеш!

Первый Любовник стоял с выпученными глазами. Хум-бабе, которой и до того немоглось, от резкого выкрика совсем стало дурно. Обхватив собственный рот, позеленевшая, как бутылка с теплым шампанским, она выбежала из на улицу. Первый Любовник бросился вслед.

Назад они уже не вернулись.

* * *

Слушайте!

Когда умолкают все слова и ночь готова переплавиться в рассвет, Пьеро на своей вечной скамье сидит с закрытыми глазами. Скрюченный Арлекин лежит на оцинкованном столе, сквозь сон натягивая на себя какую-то неестественную клеенку и вздрагивая обеими ногами. А садовник Ут медленно подымается по винтовой лестнице. В руках он бережно держит маленькое тельце – скоро утро, и студентам нужно будет изучать внутренности какого-нибудь организма.

И только Хозяин спит безмятежно, погрузившись локтями и головой в пахнущие объедки. Он тих. И снятся ему сны, похожие на ржавчину.

СТН

Мои дневники

– Вы не учли боль, Славий... – Ее слова были убоги. – Условия боли, обе агонии... Болваны. Я учел, убегая, все чары – зная его, но... Челобитничать у его постели?.. К сожалению, он слишком хорошо мне знаком. Друзья с детства...

И вот – агония, выкатившаяся из глаз и закатившая их под синие веки, «это конец...» – кто-то шепотом, я склоняюсь над ним, а он вдруг взметает вверх руку с длинно вытянувшимся пальцем, нечленораздельно бормочет какое-то «с-т-н», и вторая агония заставляет его трястись смехом подавившегося. Я ушел, считая, что прощание затянулось.

– Мы вам поможем?.. – евангельским голосом спрашивает та же медсестра, поигрывая шприцем, но я отказываюсь.

Когда тебе под семьдесят – от слова «помощь» веет альтруистической безнадежностью.

... Дома я поймал себя на том, что мои мысли кружатся вокруг событий пятидесятилетней давности (последние десятилетия мы с Григорием Минем встречались нечасто). Очевидно, во время прощания прозвучали какие-то слова, вытолкнувшие из подсознания глубокое прошлое.

И вот я достал дневник, который не видел с тех приснопамятных пор. Не до того было.

Надо сказать, что друзей с детства нас было трое – я, Григорий Минь и Стефан Нековда. Еще была Маричка... В пятидесятом мы, восемнадцатилетние, уже были в Украинской Повстанческой Армии, точнее – входили во львовскую подпольную организацию. Григорий принимал шифровки Марички от «лесных братьев», я эти шифровки относил Стефану, который их расшифровывал и передавал в Центр. Полная конспирация. Тем не менее, в организации был предатель (или провокатор), и энкавэдэшники захватили всех подпольщиков во Львове, а Отряд был уничтожен ими прямо в лесу. Вместе с Маричкой... То, что остались только мы с Григорием, вначале удивило, потом насторожило. Получалось, что предатель – один из нас... В самом деле, невзирая на конспирацию, мы с Григорием знали от Стефана о Центре, а он от Григория – о волне радиостанции. Друзья – мы доверяли друг другу! И вот, вся организация разгромлена, а мы остались нетронутыми. Григорий потом благополучно закончил университет и пошел по гуманитарной линии, да и я сделал неплохую карьеру.

А Маричка погибла...

Странная у нас была компания – Стефан Нековда самозабвенно любил Маричку, а она тянулась к Григорию.

Сейчас, после стольких десятилетий, я опять задумываюсь – почему он не уничтожил всех? Из-за дружбы? Но тогда, как же Маричка?

Свои дневники я не открывал с тех пор, но сейчас хочется перечитать их.

«...Случайностей не бывает. Последняя шифровка Марички сохранилась не случайно – именно она указала на связь всего со всем. Я долго ломал голову над этим набором букв, принятом по радиостанции: внчлблслвслвблбгслвблбгнблвнчлбгвсчрзнгнчлбт... – и так на полторы страницы, – но разгадать не сумел (Стефан уже исчез).

Вчера я просматривал рукописные тексты, относящиеся к апокрифам Х века, и наткнулся на так называемое «Евангелие от Перепищика». Вот его начало: «внчлблслвслвблбгслвблбгнблвнчлбгвсчрзнгнчлбт...».

Вчера же, на кафедре, я постарался выяснить что-либо об этом тексте и получил полновесный ответ. Поскольку ветхозаветные книги писались на древнееврейском, то Перепищик решил сохранить ту же неопределенность и многозначимость в раннехристианском тексте. В самом деле – в древнееврейской письменности не было гласных (в нашем понимании), потому-то толкования Библии во много раз превышают ее собственный объем. Между согласными буквами можно вставлять различные гласные, и будут получаться совершенно разные слова, а при большом объеме гласные будут подбираться уже для сохранения общего смысла. Фактически, «Евангелие от Перепищика» – это то же «Евангелие от Иоанна», только записанное без гласных: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было вначале у Бога, и все через него начало быть...» Все понятно, но при чем здесь шифровка Марички?! Не могла же она передавать текст рукописи, которая будет найдена после ее гибели, да и зачем? Она могла сообщить об окружении, возможно, даже назвать имя предателя, но библейские темы... неуместно.

Это было первое совпадение».

Да, Маричка не могла передавать библейские тексты, это не ее... Насмешливая, языкастая, она называла себя «вольной язычницей». Чего только стоит ее афоризм: «Религия – подчинение Богу, Язычество – сосуществование с Богами». Маричка не могла подчиняться никому, именно это, возможно, ее и погубило. Она была красавицей, но вокруг нее никто не увивался – она была под защитой нас троих. Прямо скажу – по-настоящему ее любил один лишь Стефан Теодорович Нековда, но она тянулась к Григорию Миню (как же! такой умный, пытается охватить все своей мыслью, а Маричку рядом с собой и не замечает...). Мы, первокурсники, были полны желания улучшить мир, ратовали за освобождение своего народа, ничего не боялись и даже в кругу посторонних иногда высказывали свое нелояльное отношение к советской власти. И вот нас предал свой же. Почему? Пытаюсь себе представить, как это было. Вот его задержали, ни за что, просто так, «для профилактики».

– Рассказывайте. Мы все знаем.

Он отнекивается, хорохорится, мол, ничего не знаю и, вообще, говорить не буду. А ему в ответ, хрустя суставами пальцев:

– Вы не учли боль...

Тут ему становится страшно. Поначалу. Потом он старается разобраться в своих подлинных чувствах и оценках, начинает сравнивать себя с другими. И приходит к какому-то важному выводу...

«Второе совпадение я нашел только что. Я крутил это «внчлблслв...» со всевозможными гласными, пытаясь выявить еще какой-то смысл, и вот понял, точнее вспомнил – что-то похожее я уже встречал! Пересмотрел свои выписки школярских текстов XVI-XVII вв. и нашел сатирические стихи школяров на своего ректора по прозвищу «Вобла» (это прозвище встречается и в других бытовых записках семинаристов 1648-1650 гг.):

Итак, имеется уже три текста «внчлблслвслвблбгслвблбгнблвнчлбг...», причем все они наполнены совершенно различным смыслом: библейским («Вначале было Слово...»), сатирическим («Увенчало бал ослов....») и наконец – шифровка отряда УПА. Тяжело даже догадаться, какие еще смыслы заключены в этом тексте.

Тут же возникает вопрос – как истолковать это многосмысловое единство? Можно сказать: библейское Слово действительно охватывает все. В нем заключено и прошлое, и будущее. То, что мы обычно идем лишь по одной смысловой тропинке, – ни о чем не говорит, ведь очевидно – в библейском тексте содержатся и стихи школяров-насмешников, и сообщение разгромленного отряда украинских патриотов. Значит – Божественное Слово?

Но можно подойти и по-другому. Подлинный смысл слов нам неизвестен (или он давно утерян нами), поэтому мы используем слова, придавая им надуманные нами значения. Истинный Смысл слов мы не видим (или не хотим видеть).

Нужно будет попробовать разобрать слова на согласные и посмотреть – какие еще смыслы заключены в них».

Именно так! Слова не имеют значения, важен смысл, действие. Вот в нем-то я и пытаюсь разобраться. Из-за чего могло совершиться предательство? Из-за страха боли? Но мы-то, вступая в УПА, знали на что идем. Идейное переосмысление? Нет, это тоже не то. Доказать себе собственное превосходство надо всеми идеями и моралью? И ревность тут ни при чем...

Представляю, как ему говорят:

– На время вы исчезнете. А потом появитесь под новым славным именем. Никто вас не обвинит, не осудит. Мы вам поможем...

И вот он предает всех. Нет, кого-то оставляет. Может быть, как своего будущего судью? А возможно, здесь еще более хитрый расчет: пусть думают друг на друга, а правду никогда не узнают...

«И вот спустя столько лет что-то начинает прорисовываться.

Вселенная. Вслнн. Она же – Выселенная. Так кто же мы – обитатели вселенной и откуда мы выселены? Наши понятия о мире свидетельствуют лишь о все-ленности нашего духа. Лень вникать в смыслы, берем первый попавшийся. А он, как правило, не соответствует подлинному значению.

Коммунистические колдуны прекрасно понимали силу слов. Не случайно именно они ввели эти многочисленные аббревиатуры и сокращения; это делалось для того, чтобы, с одной стороны, уйти от узкого значения слов, а с другой – широкомасштабно внедрять свои заклинания на всех. Все эти чк, гпу, нквд действовали уничтожительно уже по природе своего колдовского звучания.

Мне кажется, я начинаю приближаться к истине. Но что есть истина? Стн. Увы, пока только стон. Потому что по-прежнему передо мной стена. Шифровка Марички так и не разгадана, предатель тоже неизвестен».

В самом деле – может быть, его просто околдовали? И винить его за это нельзя. Это просто несчастный человек, попавший под маховик Истории. Он ведь тоже любил, любил самозабвенно... Фактически, это его предали, а не он! И своих друзей он сберег в верность мужской дружбе. А все идеи, убеждения – наносное, случайное, ведь верно сказано – слова не имеют смысла, я бы даже добавил – это как пленка на воде... Предатель неизвестен... Странно, ведь это должно было быть ясным для каждого из оставшихся... Я уже что-то перестаю понимать.

«... Чем больше я раскручиваю слова, тем больше нахожу в них подлинного смысла. Прочь гласные! Это – шарниры, поддерживающие искусственный смысл, а слова надо чувствовать во всей их глубине. Невольно приходит мысль, что должно было изначально существовать пра-Слово, охватывающее всю вселенную (или – выселенную). Так что внчлблслв (в библейском смысле) вполне может быть справедливо. Хотя неизвестно, где это внчлблслв вновь выплывет – в передовице газеты, в доносе предателя или в чьих-то мемуарах. Во всем нужно искать скрытый смысл, слова – это сплошные письмена Борхеса.

А теперь эта находка! «Обезгласнывание» фамилий привело к неожиданным результатам. Строй согласных из фамилии человека выдаст его подлинную сущность. Инициалы тоже могут рассказать о нем. Теперь я понимаю, что в истине – сотня истин. И одна из них – стн – сатана. Все предельно ясно – не знаю, под каким именем он живет, но встретившись с ним, я его узнаю и через сорок лет...»

Совсем запутался, выходит – и тогда все было известно, и эти слова его теперь лишь подтверждение... Все эти годы я много думал о предательстве и я простил его для себя...

... А Минь?..

АКАЦИЯ ЗНАЕТ

Сонет

Они родились в один день, когда взахлеб цвела акация, и потому неудивительно, что ее назвали – Акацией, и позже, много лет пройдя, на вопросы почему и как, он отвечал плавным: «Акация знает», а сам не хотел знать, но хотел – видеть, и это ему удавалось в путешествиях вокруг...

Да, около их домов (стояли они почти в обнимку) тоже росла акация – ветвистая, с колючинками, именно на ее ветвях они строили свои воздушные замки в детстве из старых картонных коробок и мутно-прозрачной пленки, которая берегла их от гроз, именно на ветвях этого дерева они и определили свой путь в жизни и свой срок – до двадцати лет, после которых – они были уверены – наступали старость и маразм.

Крепчал он, женственнела она, но жизнь их двигалась к концу – приближалось двадцатилетие, после которого они должны были уйти в один день, поскольку в обеих семьях еще жили предки, уже полностью выжившие из ума, и созерцание их заставляло сердца биться натужней, и страх превратиться в это был так силен, что решимость уйти не уходила.

Но отмерцали свечи на именинных тортах, и Акация уже не знала – пора ли, тем более что у него из глубоко спрятанных глаз вдруг вынырнул вопрос – зачем? – и она согласилась, что да, еще рано, они еще и не пожили, и маразм им не угрожает в ближайшем...

Будущим годам своим они определили новый срок – до тридцати, когда серебреники еще не скользят по волосам, но после которых жизнь уже начинает предавать и грозит опасность, что вот-вот потекут слюни и сопли, и маразм накроет их мутной пеленой...

После тридцати они еще жили, играли в четыре руки с собакой, строили свои планы на будущее, которое представлялось мутно-прозрачным, но ведь манило, как в детстве.

К сорока годам Акация любила вечерние выезды, а он полюбил вкусно поесть, особенно нравились ему сушеные фрукты (урюк, «Мне, мне, только урюк!»); и то и другое не составляло для них трудностей, и они жили в свое удовольствие.

«Похоже, маразм нам пока не грозит», – повторял он на каждом дне рожденья, все глубже и глубже закапываясь в теплый ил благодушия и спокойствия, и спокойствия...

Юбилейные пятьдесят («Нам вместе – сто!») они отметили шумно и весело, он даже умудрился разбить свои очки во время шального танца; в целом, все празднование было не хуже карнавального погрома и чудом обошлось без пострадавших.

Когда у Акации ухудшился слух, да и вообще, она напомнила ему давнишнее решение – уйти, не дожидаясь маразма, на что он ответил полным согласием, но обиженно заметил: «Соображаем пока, слава Богу, не хуже молодых...»

Частенько зимними вечерами они любили вальсировать возле пылающего камина, взявшись за руки и напевая вполголоса: «Мы не впадем в маразм...»

Акация слышала все хуже, и поэтому ему приходилось подолгу кричать из своей коляски, когда была нужда в чем-то; они грустили о пришедшей старости, но не забывали своего решения – просто срок еще не пришел (так они считали).

Однажды Акация была очень занята завязыванием узелков на разных веревочках и совсем не услышала, как он долго-долго звал ее, а не дождавшись, расплакался: он хотел кушать...»Мене...Мене... Текел...Урук... – рыдал, всхлипывая, он. – Гдэ... Мой... Урук...»

НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ТЫСЯЧИ ДОРОГ

Коротко о книгах

Учение Толтеков начинает приобретать все большее значение общественном сознании. Уже прошло первое восторженное недоумение, наступило время строгого и вдумчивого осознания «возвратившихся» истин. В этом смысле читателю безусловно поможет рассматриваемая работа (Телли Облеги. Путь Языка, или Толтек-пересмешник / Нагваль: журнал магического мышления. – №5-6, 1999. – Стр. 36-56). Имя Телли Облеги стоит несколько в стороне от уже признанных авторитетов магического мировосприятия, которые уверенно держат на себе наше внимание. Он не раскрывает собственный опыт, подобно Карлосу Кастанеде, не показывает исторические и практические наработки, как Теун Марез, не ударяется в отточенный аллегоризм Джонатана Свифта. Телли Облеги пытается объяснить нам, почему учение Толтеков тяжело не только осознать, но, в первую очередь, – сложно объяснить. Магическое восприятие мира напрямую связано с магическим мышлением – вот основной постулат автора «Пути Языка». Мы узнаём, что язык Толтеков весьма отличается от существующих (и существовавших) языков, именно это затрудняет не только переводы Учения, но и попытки последовательно изложить его на каком-либо языке рационального мышления.

Телли Облеги говорит о компактности языка Толтеков. В этом языке нет слов с конкретным, привязанным к ним смыслом. Каждое слово – это целая система понятий, образов и действий. Более того, каждое слово содержит в себе и все те контексты, где оно когда-либо употреблялось. Обычному человеку, конечно же, тяжело даже представить себе общение на таком уровне мышления, когда в каждой фразе вмещаются многотомники в своем полном смысловом объеме. Телли Облеги утверждает, что для мага в эпиграфе заключен не только весь роман, который он предваряет, но и все толкования, исследования и размышления по поводу этого романа, но и вся жизнь писателя (в ее прошлом и будущем).

Именно благодаря своей всеохватываемости и многосмысленности язык Толтеков тождествен реальности.

Магическое мышление, оперируя языком, манипулирует и материальным, и духовным мирами. Слово таит в себе намного больше содержания, чем тот предмет, который оно может обозначать (в рамках обыденного языка). Представьте себе, предлагает Телли Облеги, дискеты, полностью заполненные информацией; если теперь на корпусе одной дискеты написать слово «человек», на другой – «стоит», на третьей – «в углу», и т.д., то при помощи этих дискет вполне можно общаться, последовательно передавая дискеты с соответствующими надписями. Но Толтеки используют не надписи на дискетах (слова), а полное их содержание (слова). Так, заклинание типа: «Синликеуннинни» для рядового читателя покажется просто набором букв, но для все видавшего оно позволит переосмыслить многое. (Попутно хочется отметить, что в подобном направлении вел свои исследования наш языковед, не Толтек, Григорий Минь (См., например: Сборник «Дон Хуан, или Каменный гость». Григорий Минь. В ожидании Нового Годо. С. 28-49). Жаль только, что после смерти его записи пропали и завершенные разработки так до нас и не дошли). Или хрестоматийно известное – «мене, мене, текел, упарсин» – очевидно, что Даниил сам вызвал появление этих слов на стене. «Истолковав» их, т.е. – наполнив смыслом, – он и высвободил силы, столь плачевные для Валтасара.

Или возьмите кельтские руны – друид, который способен прочесть их, использует силу, заключенную в них. Но для этого необходимо их прочесть, т.е. – осознать.

Наша речь представляет собой лишь одну смысловую дорожку. Мышление происходит как на нескольких смысловых дорожках, так и на нескольких уровнях – одновременно. Но мыслим-то мы в пространстве Языка, которое неизмеримо шире просто мышления. Поэтому если мы приблизим обыденную речь до уровня мышления, то и само оно перейдет на качественно новый уровень – отождествится с Языком. Вот почему так важно осознавать слова и смыслы в их многозначности. Автор напоминает также, что так называемые языки (имеются в виду языки народов мира) являются попросту вариантами речи и независимо от своей структуры и словарного запаса безмерно далеки от мышления (не говоря уже о Языке). Поэтому знание многих языков работает лишь на память человека, но не на мышление. Хотя, с другой стороны, смысловые сопоставления разноязычных слов могут помочь мышлению перейти на более высокий уровень.

Телли Облеги не дает инструкций по овладению магическим мышлением. Он советует проникаться многозначимостью слов и смыслов, когда даже обыденный вопрос – «Сколько у нас времени?» – будет таить в себе вселенскую глубину.

«Путь Языка» содержит также целую главу афоризмов Толтеков. Вряд ли стоит убеждать в том, что подобные микро-макропроизведения попросту бесценны на пути к магическому мышлению.

НЕЖДАННЫЙ ДВОЙНИК

Рецензия

1

Годовщина смерти Сотсирха торжественно отмечается не только поклонниками театра. Талантливый литератор с богатой фантазией и эрудицией; философ, проникающий в суть жизненных явлений; взыскательный постановщик собственных пьес и, конечно же, актер убедительного реализма, мастер импровизации и экспромта – как много дарований вместила в себе эта личность!

Мы утратили не только Сотсирха – мы потеряли частицу самих себя, чем больше мы говорим и помним о нем, тем жестче осознаем неразрывность своей связи с Талантом.

Велико творческое наследие Сотсирха – Актера Видимой Вселенной (как говорят о нем сейчас), неоспоримо влияние его на развитие мирового искусства. Пьесы Сотсирха (в первую очередь – постановки пьес) всесторонне изучаются, но истинный талант неисчерпаем, как и атом.

Театр одного актера... Можно ли представить взлет его к вершинам драматургии, не будь Сотсирха? И сейчас с трудом верится, что один актер способен удержать на себе всю тяжесть действия, не пошатнуться, не упасть. А Сотсирх написал, поставил и сыграл более 70 пьес. Большинство из них все прекрасно помнят, и нет нужды в их перечислении.

Но мне хочется поговорить об одной из ранних постановок, уже позабытой и (что лукавить?) не самой удачной. Да не обвинят меня в попытках очернить ушедшего – сам Сотсирх незадолго до смерти записал в своем дневнике: «Я все чаще вспоминаю «Смерть пророка», оглядываюсь назад, вижу ошибки, и нет горечи. Пьесы не ставятся дважды, но поставь я ее вновь – наверное, сыграл бы так же. Почему? Сам не знаю».

2

Сразу оговорюсь – текст пьесы «Смерть пророка» разительно отличается от постановки, тем интереснее соотнести его с реальной игрой Сотсирха, с импровизацией. Это седьмая его пьеса, и написана она как своеобразное решение этической проблемы – «гений и злодейство». Сотсирх уже имел солидный опыт постановщика-актера (шесть собственных пьес Театра одного актера, многочисленные роли в других Театрах), и выбор места-времени действия пьесы не кажется случайным. На Земле Сотсирх дебютировал в роли Александра Македонского (пьеса «Полководец»), хорошо был знаком с психологией землян и, очевидно, считал, что именно здесь тема «гений и злодейство» сумеет проявить себя во всей полноте. Но этого не произошло. В чем причина? Нельзя согласиться с теми критиками, которые видят причину неудачи в ограниченности возможностей Театра одного актера. Своим творчеством Сотсирх опроверг эти домыслы. Неубедителен и тот довод, что Земля, дескать, непригодна для театрального представления. Из большого числа планет, отданных в распоряжение Вселенской Театральной Федерации, Земля не является чем-то особенным, хотя до настоящего времени там было поставлено всего несколько пьес.

Я думаю, что неуспех пьесы вызван (как это ни парадоксально) страстностью Сотсирха-актера, его приверженностью к игре, его преклонением перед мастерством. Если принять эту точку зрения, становится понятным, почему Сотсирх не играл, а, скорее, «подыгрывал», почему он не проявил характер своего героя, как это было задумано в пьесе, и, фактически, сам оказался в положении зрителя. Текст пьесы стал известен читателям и исследователям лишь после смерти Сотсирха, именно это заставляет по-новому взглянуть на произведение, которое мы знали только в постановке. Попытаемся ответить на вопросы – как и почему произошло расхождение между замыслом и игрой, между автором и актером.

3

Место действия подготавливалось Сотсирхом около 30 земных лет, это почти в 100 раз больше времени действия самой пьесы. Как не вспомнить хрестоматийно известные слова Сотсирха: «Подготовка – просто игра, действие – уже жизнь. Но кто решится указать границу между ними?»

Подбор окружения, соответствующего авторскому замыслу, был долгим и кропотливым. Интуиция, мастерство и, в первую очередь, неустанный ежедневный труд необходимы для перевода реальной жизни в поток задуманного представления. А какое чутье постановщика требуется, чтобы точно определить момент начала действия!

И не случайно в пьесах Сотсирха зритель сразу же оказывается в гуще событий, характеров и противоречий. Не была исключением и постановка «Смерти пророка».

Мы застаем главного героя – Иисуса Христа – уже в венце славы, в окружении учеников и последователей. Он вещает идеи добра и всеобщей любви, убеждает в возможности улучшения жизни людей, призывает погасить в себе темные помыслы и желания. Народ на стороне Христа, и это тревожит правящую клику во главе с первосвященником Каиафой. Ученик Христа, Иуда, подкупленный фарисеями, предает Иисуса; Христа арестовывают, при этом другой его соратник, Петр, отрекается от него. Прокуратор Пилат, несколько поколебавшись, утверждает смертный приговор. Христа распинают.

Таково вкратце содержание постановки. Понятно вполне справедливое удивление зрителей и критики: ну и что? Где характер в его развитии, где внутренние противоречия личности? Что нового мы увидели и услышали? Притчи Христа? Но они стары, как мир. Отречение от страха и предательство ради земных благ? Но и это не ново! Постановка не удалась. Поговаривали даже, что Сотсирх исписался и вряд ли подымется до прежних вершин. К счастью, эти прогнозы не оправдались.

Может быть, Сотсирх написал просто-напросто халтуру? Нет! Передо мной лежит текст пьесы «Смерть пророка». Я перечитываю ее, и начинает казаться, что это совсем другое произведение, в котором только имена те же, что и в постановке.

Приведу краткое содержание текста пьесы и затем попытаюсь объяснить, почему Сотсирх не сыграл Христа (вернее – не захотел сыграть) таким, каким он его задумал.

4

Заря цивилизации. Добро и зло живут в мире и согласии. Один и тот же человек может спасти тонущего ребенка, а спустя час высечь с удовольствием нерадивого раба.

Иисус Христос призывает к любви, но чем больше он проповедует, тем яснее для него становится видна бессмысленность собственных идей – на данном этапе развития цивилизации слова остаются только словами. Народ воспринимает Христовы прибаутки как откровения, для народа это простительно. Но ученики! Они должны превзойти Учителя, а на деле попугайски повторяют его слова. Один лишь Иуда все настойчивей убеждает Христа перейти от слов к делу. Фактически от отчаяния Иисус соглашается и изгоняет торговцев из храма – это единственная вспышка его революционности. Но что же дальше? Сама борьба представляется Христу «бесплодной, как смоковница». Растет отвращение к собственным словам, к ученикам, да и к жизни вообще. Иисус начинает пить, дурачась, мистифицирует окружающих «чудесами», развлекается с блудницами. Но приходит отрезвление – власти готовятся покончить со смутьяном. Христос забеспокоился – он и рад бы жить как простой смертный, да слава его слишком велика.

Происходит тайный разговор с Каиафой. Иисус уверяет первосвященника, что стоит Христу исчезнуть, как все успокоится, учеников опасаться нечего, кроме Иуды – тот слишком предан делу Христа. Так возникает коварный план: Иуда должен умереть, а Иисус своим предательством оттолкнет всех от своего учения и, финансируемый фарисеями, осядет где-нибудь в глуши, на периферии. В задуманное не посвящается никто. Ночь в Гефсиманском саду. Ученики спят, лишь Христос беседует с Иудой. Вбегают вооруженные воины: -»Где он?». Свалка, неразбериха. -»Ты Христос?» – «Нет, это не я, – отрекается Иисус от самого себя, – это он», – не дрогнув, рука указывает на Иуду. Как пророк Христос уже умер, но Иуда свято верит в Учителя и решает спасти его ценой собственной жизни: «Да, это я».

Иуду приводят на суд Пилата. Тот чувствует, что здесь интрига, что должен погибнуть невиновный, он убеждает Иуду назвать свое истинное имя. Хотя... «Что есть истина?» – Пилат сам чувствует паутину, захватившую также и его. Участь Иуды решена.

Народу много ли надо? Было бы зрелище поярче!

И последняя сцена – Иуда на кресте, Иисус у подножия всматривается в искаженные смертью черты своего ученика. Может быть, Иисус был не прав и борьбу стоило продолжать? Вот совсем юный умирает ради него, вместо него. Но уже ничего не изменишь.

Перед нами бесконечно усталый человек. Как будет жить дальше он – предавший самого себя? Пророк умер.

5

Объем данной статьи не позволяет детально, шаг за шагом проследить все пути мыслей Сотсирха, приведшие его к той игре, которую он показал в постановке. Укажу главную, по моему мнению, причину – это глубина характера Иуды.

Сотсирх, играя Христа, не учел, что Иуда разгадает двойственную натуру Иисуса, поймет его беспринципность. Иуда не верил в Христа, Иуда верил в его идеи и захотел их сохранить. Но как? Просто смерть пророка ничего не даст, это будет обычная смерть человека. Смерть Христа как пророка может проявиться лишь на фоне противоположности – предательства. Такое проникновение в глубину характера не могло не восхитить Сотсирха, и он стал подыгрывать Иуде. О том, что Христос низок, знали двое: Сотсирх-актер и Иуда-человек. Иуда опередил Сотсирха-Христа и сам договорился с Каиафой о своем предательстве. Такого хода событий Сотсирх даже не предполагал, но он понял причины, двигавшие его «учеником». Какое мужество потребовалось Иуде (для него это была жизнь, а не игра), чтобы принять на себя грязь позора ради вечности идей, в которые он верил! В глазах народа Христос умер святым, идеи его остались, и это лишь благодаря Иуде – самому человечному человеку.

Сотсирх понял, что Иуда намного глубже и интереснее образа Христа, задуманного в пьесе, и не стал ему мешать. Конечно, в постановке мы этого не заметили, у «истинного» Иуды был всего один зритель – Сотсирх, который стал ему подыгрывать. И сцена с «воскрешением» Христа уже не представляется «дешевым мистицизмом», как окрестила ее критика, – Сотсирх решил до конца поддержать Иуду в его порыве, дав такое неожиданное и ошеломляющее подтверждение верности проповедуемых идей.

Еще один человек (не актер) привлекает внимание в этой постановке – Петр. Он также разгадал Христа, но по-другому. Петр, конечно, не догадывался, что Христос – это актер, но то, что он и не человек, – для Петра было ясно. И в постановке (для Петра это тоже была жизнь) он отрекся не от Иисуса, он отрекся от нечеловека, нелюдя. «Я не знаю этого человека» = «Я знаю этого нечеловека».

Именно Петр и начал первым говорить о неземном происхождении Христа.

Как видим, неудача постановки «Смерть пророка» была лишь внешней; знай мы текст пьесы – совсем по-другому воспринимались бы события и характеры. Для себя Сотсирх почерпнул многое во время этой игры. Последующие пьесы написаны им не без влияния характера Иуды.

В театральных кругах после смерти Сотсирха Земля вновь стала популярна как театральная сцена. Почти официально объявлено, что там уже ведется подготовка к новой постановке – зрелищной и остросюжетной. Хочется надеяться, что новые актеры сумеют подняться до вершин Сотсирха в постижении и раскрытии образов – после Сотсирха-Христа эта планета заслуживает действительно зрелищной и подлинно драматической игры.

КЕМ Я БУДУ

Школьное сочинение

Я уже сейчас выбрал, кем я буду, когда вырасту. Я стану таким же, как мой папа. Он мне много рассказывает о своей работе, и мне это очень интересно. Папа говорит, что его работа хотя и трудная, но зато самая важная и необходимая, без него люди оставались бы необразованными дикарями. И это взаправду так. Мой папа работает палачом.

Он много учился, чтобы стать настоящим мастером-золотые-руки. Не сразу у него все стало получаться, но трудолюбие помогло ему. Папа работал в самых разных местах, не отказывался ни от какой, даже самой маленькой работы, поэтому он и считается теперь настоящим специалистом.

Я уже не раз ходил с папой на работу и видел, как он старательно и без задоринки выполняет свое любимое дело. Мне он тоже давал попробовать сделать что-нибудь, и у меня выходило. На каникулах я тренировался с кошками и птицами. Папа проверял, как у меня получается, и хвалил меня. Это было очень интересно и красиво.

Папа говорит, что работа палача – это призвание и настоящее творчество, что это искусство. В самом деле, какая глубина впечатления – ярко-алый цвет стремительным мазком опускается на темно-бурую шероховатую поверхность помоста, лазоревая гладь ладной стали с чуть подсохшей коричневатой корочкой проносится в совершенно иной плоскости... Или: визуализированный стон в переплетениях пеньки, уходя вверх, в бесконечность, символизирует восходящий поток сознания сквозь неразрывность петли Инь и Ян. А разнообразие декора! От площадной, мистерической броскости до аскетичной замкнутости четырехстения... Холодное объятие гарроты и жаркое дыхание пламени, молниеносность пули и плавность колесования... Звуковая палитра способна насытить самый утонченный вкус – рокот человечьего стада, грохот величественных барабанов и пронзающий все это тонкий звук безысходного крика.

Да, мой отец трижды прав – это искусство, это синкретизм всех мыслимых форм творчества и самовыражения. Но не только.

Когда ребенок приходит в мир, его направляют по правильному пути родители, и, в первую очередь, – отец. Чтобы ребенок не сбился с тропинки, его должно наказывать для его же блага. И палач – крестный отец неразумных детей человечества – вершит свое дело от великой любви, его сердце открыто для всех. Постучитесь – и впустят вас, поскольку всяк сам несет свою карму и кару. Палач-Вершитель судеб, Палач-Спаситель...

Отец воистину справедлив, когда говорит, что в этом действе заключена высшая мудрость. Палач олицетворяет собой все и вся, в его движениях материализуются духовная суть судьи и прорехи греха в бесконечно ткущемся полотне жизни, каждый жест его преисполнен значимостью Закона – так же прост и понятен, суров и неотвратим. Палач противодействует вселенскому хаосу, придавая смысл сущему, и предающему его не будет пощады!

Так скажу: если завелась в стаде паршивая овца – убей ее, а если все стадо болеет – вырежь его. Скверна греха наполнила души смертных и переполнилась чаша терпения Отца. От Царства Земного истекает смрад и зловоние, души погрязли в искушениях, но пришло возмездие за все грехи ваши. Истинно говорю: не с миром, но с мечом пришел Я, и всяк судим будет по закону Отца Моего.

Близок час, когда возрыдаете и заторопитесь покаяться, но Я судить вас буду Именем Отца Моего, и пощады не будет. Я спасу вас от вас самих и Я избавлю вас от подлой жизни. Так возликуйте и возрадуйтесь – пришел Я, Тот, кто очистит поле от плевел и скверны, кто перепашет его заново для новой жизни! Аминь.

ОБЕЗГЛАВЛИВАНИЕ СМЫСЛА

Послесловие

Советским людям чуждо неверие в собственные силы и в свое предназначение, в светлые идеалы и в радостное будущее, в грандиозность планов и в их осуществление. Марксистско-ленинская теория – краеугольный камень нашего мировоззрения – позволяет уверенно держаться на плаву в бушующем море идеологических бурь.

Тем любопытнее наблюдать вымученные потуги буржуазных «мыслителей» растлить оптимизм масс. Или наоборот – они-то и выражают затхлый пессимизм капиталистического общества в своих псевдолитературных опусах.

Книга, которую вы только что прочли, как раз и относится к таким произведениям. Возникает невольный вопрос – для чего этот роман был переведен и опубликован у нас? Ответ прост: наше жизнеутверждающее мировоззрение еще ярче начинает сверкать на фоне мрачной антиутопии, в противопоставлении высокого и низменного легче выбрать правильный ориентир, такова диалектика.

Автора романа «В поисках утраченной программы» Я. Вайса нельзя отнести к прогрессивным писателям, хотя и в отсутствии литературных способностей его не упрекнешь. На его примере видно, как антигуманное общество губит любой, даже самый малый, талант.

...Действие романа разворачивается в далеком будущем – в 6599 году, но это будущее мало чем отличается от настоящего. Все те же проблемы выживания в капиталистических джунглях. Пришествие на Землю представителя внеземной цивилизации еще больше усложняет непростую жизнь простых людей. Человечество сталкивается с проявлением высшего разума и должно произвести переоценку собственной сущности.

Нам, воспитанным на теории Дарвина, не могут, конечно же, показаться убедительными выкладки автора в отношении происхождения Человека. Но все же любопытно проследить эту «логическую» цепочку.

1. Человек (как вид) является биологическим роботом, созданным и высаженным на Землю для выполнения определенной задачи.

2. Этот биоробот представляет собой саморазвивающуюся систему, способную приспосабливаться к любым природным условиям и изменениям.

3. Программа, для выполнения которой и был создан Человек, записана на генетическом уровне.

4. В процессе саморазвития биоробот, с одной стороны, максимально приспособился к окружающему миру (что и было заложено программой), но, с другой стороны, за длительный промежуток времени своего существования утратил как память о своем предназначении, так и осознание самого себя как вспомогательного механизма (что программой не предусматривалось).

5. Изначально перед биороботами стояли три основные задачи, или закона: максимально приспособиться к окружающему миру за счет саморазвития (эволюция); в полном объеме собирать информацию об окружающем мире (информатика) для последующей передачи ее своим Создателям; и, наконец, помнить о своих Создателях и не выходить из подчинения им (религия).

Что можно возразить по поводу этих трех законов? В отношении эволюции Человека и так все ясно – человек произошел от обезьяны, и мы с этого пути не свернем. То, что человечество действительно является огромной копилкой информации и знаний, сомнений не вызывает. Но эту информацию и эти знания человек использует для своих собственных нужд, и никакие Создатели здесь ни при чем. А уж память о Создателях (Богах), которая присутствует практически во всех примитивных цивилизациях и, вообще, в примитивных обществах людей (дикарей), объяснил еще Фридрих Энгельс в «Происхождении религии», да так убедительно, что дальше некуда.

Поэтому несуразным выглядит авторское описание пробуждения «генетической программы» (Совести) при встрече с Создателями; мы заявляем прямо – нечему тут пробуждаться, человек сам хозяин своей судьбы. В этой связи невольно вспоминается другой роман Я. Вайса – «КПД-93%», который не был переведен (да и вряд ли это нужно). В этом романе автор идет еще дальше в плане умаления человеческого разума. На сей раз берется уже другой «постулат» – отталкиваясь от исследований физиологов, которые доказали, что человек использует возможности своего мозга лишь на 7%, автор выдвигает теорию «ржавчины» для объяснения существования человеческой цивилизации. Другими словами, наша цивилизация является постоянным источником биоэнергии для каких-то космических Хозяев, а наш разум, наша цивилизация – это всего лишь неизбежные потери, окисление батарейки, ржавчина. Единственной оптимистической ноткой звучит утверждение автора о том, что человеческий разум все больше и больше использует биологическую энергию для развития собственной цивилизации. «Оптимистической» в кавычках, потому что когда КПД становится низким и батарейка чересчур покрывается ржавчиной, ее попросту выбрасывают и заменяют другой... Но нам, советским людям, это не грозит. Не заржавеем!

(Опубликовано в журнале «Радуга» № 5-6 1999 г.)